Бинго постарался решить, хочет ли он прихватывать дубину, и уяснил для себя, что то, чего он хочет, находится миль за пять от нынешнего его местонахождения — все равно, в какую сторону. С лошади он сваливался совсем уже мешком, колени подрагивали, так что дубину прихватить все-таки пришлось — в основном в качестве посоха. Капитан широким шагом направился к самой неприятной на вид двери — обитой железом, снабженной засовом и опекаемой сразу четырьмя окольчуженными верзилами.
— Этот со мной, — кратко объяснил им сэр Малкольм. — Открывайте!
Спорить с капитаном в его нынешней целеустремленной ипостаси дураков не нашлось — засов мигом сдвинули, а кольчужные хлопцы, отставив неудобные внутри помещения пики, выстроились в колонну по двое перед дверью, поместив руки на рукояти мечей.
— Отбой, — огорчил их капитан. — Сами обойдемся. Факел только дайте.
Факел немедленно появился из караулки, бородатый сержант споро высек на него искру и, прикинув субординационные моменты, вручил его Бингхаму в свободную руку.
— А еще чего-нибудь? — вяло пожелал Бинго, совершенно растерявшись, — то ли ему хотеть казаться как можно меньше и незаметнее, то ли, напротив, как можно больше и всех застращать. — Золото, брульянты, может, у кого дочка симпатишная?
— Арбалеты заготовьте, — оборвал его пожелания Амберсандер. — Коли этот крендель без меня возжелает выскочить, дырявьте его без жалости. Да на всяк случай бронебойными заряжайте, он из прочного семейства, сам давеча хвастал.
— Бронебойный дырявит хорошо, а убивает скверно, — уныло признал Бинго. — Может, срезнем лучше? Чик — и не мучайся.
— Ничего, помучаешься. Свети!
И двинулся капитан в темноту за дверью, а Бинго, ежась от скрипа за спиной арбалетных воротов, неволей потащился следом, высоко задрав факел. Самому-то ему этот неровный свет даром был не нужен, гоблины и в сумраке видят преотлично, а тут тем более смотреть было не на что — сплошные ровные каменные стены да лестница под уклон, время от времени загибающаяся налево под прямым углом. Глянув в лестничный колодец, Бинго немедленно пожалел о такой предприимчивости — лететь вниз получалось не так чтоб очень долго, но сугубо неприятно, ибо даже соломки подстелить не удосужились — через сотню футов ждал сплошной каменный пол, голый, как череп шамана. Из такого, поди, выбираться — сплошное удовольствие, но и оно теряется, если вспомнить про арбалеты с бронебойными игольчатыми болтами, ждущие наверху под ласковым солнышком.
— Ежли ты вдруг обиделся, таки ж я обратно говорю — не со зла я, — проблеял Бингхам жалобно. — Ну, тресни меня ответно, даром что я особо не кашляю… чего сразу в такие пенаты? Я птичка вольнолюбивая, горная, в эдаких казематах у меня эта, как бишь ее… проклятые эльфы горазды словеса выдумывать — язык сломаешь!.. клаустрофобия!
— Раньше сядешь — раньше выйдешь, — отмахнулся капитан от его излияний. — Молчи уже, береги дыхание, да и образ не порть. Даром, что ли, я тебя в герои ряжу?
— А я железную башку там забыл, на лошадке-то! Какой я герой с такой-то паскудной рожей? Мож, того… вернемся за ведром? Заодно сядем, дух переведем, перетрем за наше ничего… а?
Капитан ни возвращаться, ни поддерживать диалог не пожелал, а пожелал он со всей доступной скоростью преодолеть лестницу, опустившись на самое дно каземата. Здесь обнаружился длинный коридор, по обе стороны которого тянулись бесконечные ряды каморок, замкнутых толстенными решетками из деревянных брусьев, а где и из прутьев, в которых под ржавчиной угадывалось неплохое железо. Вот тут факельный свет оказался нелишним и для гоблина — настолько густой, непролазный мрак стоял в темнице. Смрад висел — куда там пресловутой гоблинской портянке, отродясь не стиранной. И не только нормальный, физический смрад нечистот и немытых тел, но и характерный для натуральной темницы запах безысходности, безнадежности, неволи. Бинго на миг даже забуксовал, размышляя, не разменять ли таки сулимое здесь сомнительное счастье на попытку прорваться через арбалетчиков — а то потом выбирайся еще и из камеры… но в последний миг смекнул, что в каталажку вот так вот, с факелом, палицей и при полном доспехе, обыкновенно не конопатят, так что собрал, сколько оставалось, самообладания и поволокся вслед за капитаном к самым дальним камерам. По пути огляделся по сторонам, утешая себя наблюдениями — и впрямь заросшие особи, донельзя неопрятные и грязные, не могли похвастаться наличием оружия и доспехов. Иные боязливо жались по углам своих каморок, некоторые же, напротив, приникали к решеткам, блестя в тусклом факельном свете глазами. Один аж длинную ручищу выпростал навстречу источнику света — капитан его миновал, не удостоив вниманием, а гоблин хотел было по совести отмахнуться дубиной, но разглядел длинный потек слюны, свисающий из бездумно оскаленного рта бедолаги, и сердобольно обошелся легким шлепком наотмашь, чисто чтобы дорогу не застил.
— Я все понял уже, — хлюпнул Бинго в капитанский затылок. — Больше не надо! Я так не хочу… я себя хорошо буду…
Амберсандер досадливо дернул плечом — заткнись, мол, — и остановился, только достигнув самой дальней камеры. К которой и повернулся лицом, сложивши руки на груди и словно ожидая чего-то.
Бингхаму, пришвартовавшемуся за капитанским плечом, сперва показалось, что в камере обитает животное бабизяна, про каких в числе прочих сказывали заезжие менестрели. В аккурат так, по-звериному неразумно, вел себя тутошний поселенец. Не сидел и не валялся на прелой соломе, как разумные и цивилизованные соседи, не лез на решетку, как тот полоумный, а висел, уцепившись за что-то под самым потолком, и методично двигался всей тушей то вверх, то вниз, насколько хватало длинных рук. Раз, другой, третий… дальше Бинго никогда не учился считать, обходясь общим «много». На визитеров жилец внимания не обращал, капитан тоже не стремился форсировать общение, так что через некоторое время Бинго пересмотрел первичный диагноз и присудил жителю камеры статус механизма. Сам он давно уже — с тех пор, как вышел из-под сурового контроля Мастера Боя Громелона — не злоупотреблял нарочитыми физическими упражнениями, с лихвой обходясь жизненными оказиями, но представление о нормативах имел самое яркое и сильно сомневался, что обычное живое создание вообще способно подтянуться столько раз, тем паче без стимула в виде здоровенного жлоба с доброй плеткой.