Поход клюнутого - Страница 116

116

— Любовь — еще страшнее политики, — изрек дварф сурово.

— Да, это мы набегаемся, — согласился Бинго. — Туда, значит, даму по голове и в мешок, да обратно, да опять туда, а к тому времени они все по тревоге поднимутся…

— Господа, да о чем вы? Какое по голове и в мешок? Я же рыцарь!

— Ты-то да, но я-то нет! Если б для себя, я б еще покрутился так и эдак, чтоб без мешка, хотя, помяни мое слово, это вариант самый верный, но как же еще ее тебе представить в сжатые сроки?

— Все, о чем я прошу, — доставить мое письмо.

— Ну, письмо… — Торгрим озадаченно пробарабанил пальцами по груди. — Письмо, конечно, можно доставить, труд невеликий…

— Только вот дети по переписке будут от чернил сильно чумазые, — подхватил Бинго.

— Ну так не всё же сразу! Для начала письменные отношения наладить надо, прояснить, не противен ли я ей, заинтриговать разговорами о погоде, привлечь тонкими намеками, дать понять, что я не абы какой хлыщ придворный, а вполне представительный мужчина, умею не только мечом, но и словом… хотя вообще-то я словам не великий друг, но буду стараться… а уж потом, когда ясно станет…

— Лы-ы-ы-ыцарь, — перебил коменданта Бинго с превеликим презрением в голосе. — Где, говоришь, ее застава?

— Да вот прямо за шлагбаумом, по тропке, верхами вам полчаса езды.

— То-то она заинтересована будет, какая у вас по эту сторону полосатой палки погода особенная.

— А письмо-то сам напишешь или тоже нам? — уточнил Торгрим, тоже гадливо ухмыляясь в останки бороды.

— Письмо, безусловно, я сам… я его пишу уже! А, Стремгод… пятый день пишу, и уже написал «Дражайшая леди Кейтлин».

— Лы-ы-ыцарь, — повторил Бинго с удовольствием. — Знаешь, ты пиши письмо, но, помимо лука, я у тебя все же займу мешок… так, на всякий случай.

— Позвольте, сэр… как вас, напомните?

— Я Бингалахад. Он Торгрифаль.

— Так вот, сэр Бингалахад, никаких вольностей по отношению к леди Кейтлин я позволить не могу — ни вам, ни себе!

— Ну, семь твою восемь, если заранее решил без вольностей, то чего на письма чернила тратить? Это как выходить на смертный бой, опасаясь противника оцарапать.

— Ты послушай его, сэр комендант. — Торгрим кивнул на спутника. — В иных каких делах я бы такого рекомендовать не стал, но по этой части он большой знаток. Ни одной кузнечихи не пропустил по дороге.

— Одну пропустил, и даже на дочку ихнюю не позарился.

— Только не плачь, Бинго, мы ж еще вернемся.

— Потому и страдаю. Так ты пишешь письмо, добрый сэр? Мы поспешаем!

— Да, да. — Лукас обреченно вздохнул. — Иду писать. Ешьте пока… не торопитесь, сколь возможно. Так чего, не писать о погоде?

— Не надо. Если спросит, то и так скажем: радуга прямо за башней, от вас не видать, так заходите, не стесняясь.

— Гениально! Может, тогда действительно… неловко просить, но раз такой знаток под рукой… подскажите, что написать, сэр Бингалахад! Да и почерк у меня… Не сочтете ли за унизительный труд за меня… ну, того…

— Да я вообще писать не умею, чему в нонешних обстоятельствах рад до полных штанов. Ты вот что, напиши, что играешь на барабане!

— На барабане? Но разве на барабане играют? Боевые дроби, маршевые, условные сигналы во время битвы — их я разумею все до одного, но…

— Слушай, я тебе не навязываюсь, ты сам спросил. Так и пиши: «…а когда на душе моей тяжко, разлюбезная Кейтлин-как-бишь-ее-там, то сажусь я на барабане играть третью, неоконченную, симфоническую увертюру эльфийского музыкотворца Бетховиэля, а чтоб не переполошить лагерь — делаю это в глухом лесу».

— Хорошо, но почему на барабане? Разве виолончель не более изысканна?

— У тебя есть тут виолончель?

— Нет.

— А барабан?

— Конечно, есть, он используется, как я уже сказал, для подачи сигналов.

— Ну вот. Явится она послушать, так ты берешь одной рукой барабан, другой — ее руку и ведешь в глухой лес.

— И?..

— Да-а-а, тебе и в мешке привези — толку не добьешься.

— Сэр Бингалахад, ну я вас душевно умоляю!..

— А вот от этого отвыкай, мне ни к чему, а они вовсе страсть как не любят. А может, и любят, но что не ценят — это зуб даю. И вот это что за амбре? — Бинго нервно задергал носом. — Облился чем-то по неосторожности?

— Ну почему по неосторожности? Каждое утро, садясь писать письмо… ну да, все то же… стараюсь привести себя в надлежащее состояние духа и тела, вот и драгоценные духи выписал из столицы.

— Тяжкий случай, как и лечить-то? Может, у тебя и ноги безволосые?

— Ну, не сказать, чтоб совсем, а какое это имеет значение?

— Первоочередное. Давай с дварфа настрижем шерсти и на тебя налепим!

— Для чего же?

— Да для того, что если хочешь своей даме понравиться, то для начала не лы-ы-ы-ыцарем прикидываться надо, а мужиком. От духов, значит, пока мы тут еще… поди вон о моего лося потрись, тот еще афродизиак, леди Кейтлин сама примчится.

— Сэр Бингалахад! Я решительно отвергаю предлагаемые вами методы! Вы пытаетесь сделать из меня… то, чем я являюсь, а вовсе не то, что хочу представить леди Кейтлин!

— Ну так добавь духов, и к тебе в очередь выстроятся все подчиненные ей мужичины.

— А ты не подумал, Бинго, что воинствующая дама может все-таки и вкусы иметь более… — дварф посучил сальными пальцами с огрызком колбаски, — мужланские, что ли?

— Сэр Торгрифаль! Это уж ни в какие ворота! Леди Кейтлин — ангел чистой красоты, она и в доспехах более женственна, нежели все дамы, каких мне случалось видеть при королевском дворе! И я уверен, что суровая судьба воительницы никак не смогла поколебать ее нежное и чувственное эго.

116